Восхождение звезды - Страница 41

— Ты что, устала?

— У меня больше нет сил, — призналась она. — Я как выжатый лимон.

— Подожди минуту, я поеду с тобой.

— Зачем? — вымученно улыбнулась она. — В такси со мной ничего не случится. К тому же здесь близко.

Сэм Харрис разместил всех в высотной гостинице неподалеку от Киноцентра. Номера Барбары и Айка были на этаже самых дорогих апартаментов, рассчитанных на элиту.

— Я думала, после банкета ты поедешь домой.

— Во-первых, это довольно далеко. Во-вторых, после выпивки я никогда не сажусь за руль. В-третьих, тоже устал, — пояснил Айк. — Где-то прочитал, что стресс, который артисты испытывают во время премьеры, можно сравнить с ударом автомобиля, идущего на скорости тридцать миль в час, о кирпичную стену. Сейчас я чувствую себя примерно так же.

— Я заметила, ты мало пил, — скептически сказала Барбара.

— Ты могла бы заметить столь очевидный факт и гораздо раньше. Это не по мне. Предпочитаю всегда иметь светлую голову.

Барбара, улыбнувшись, невольно взлохматила волосы на его затылке:

— У тебя и так вон какая светлая голова. Даже если начнешь седеть, не будет видно.

— Сомневаюсь. Когда не брит, щетина так и отливает серебром.

— Утешайся тем, что Сэм Харрис золотом отплатит тебе за фильм и ты сумеешь закончить наконец свои труд над энциклопедией воспитания актеров.

— Надеюсь, — добродушно ответил Айк. — Во всяком случае, месяцев шесть буду заниматься только этим. А вот тебя в ближайшее время наверняка засыпят предложениями сниматься. Восходящей звезде опасно терять скорость на старте, поэтому соглашайся.

— Я подумаю, — пожала плечами Барбара. Айк с любопытством на нее покосился, но промолчал. И только когда они приехали в гостиницу и поднялись к себе на этаж, он опять заговорил.

— Мне сейчас ни за что не уснуть. Давай выпьем у тебя хотя бы кофе, если не возражаешь.

Барбара была рада и не рада столь явной попытке продолжить их общение. Что ж, с горечью подумала она, в конце концов, премьерная неделя в Америке закончится, и каждый из нас пойдет своей дорогой.

— Мне нужно тебе кое-что объяснить, — продолжил Айк, видя, что Барбара мнется. — В такой радостный день не очень хочется говорить о провалах, но поскольку это отчасти касается тебя…

— Ради Бога, Айк, не говори загадками! — всплеснула руками Барбара. — При чем тут я?

Она стремительно прошла в гостиную, на столик перед креслом Шарона поставила коньяк.

— Потому что ты дочь Анджея Молика… Я ни за что не стал бы рассказывать, если бы понял — его тень стоит между нами… И еще… не думай, пожалуйста, будто я хочу оправдаться.

Барбара ошеломленно смотрела ему в лицо.

— Поверь, я до сих пор мучаюсь из-за случившегося… Ты ошиблась, решив, будто во всем виноват я. Это наше общее поражение. И Айка Шарона, и Анджея Молика. Не перебивай, Барби, выслушай сначала… Да, я пригласил Молика сниматься в своем фильме, даже в Париж прилетел специально. По внешним данным он мне очень подходил — роскошный, импозантный, осанистый и в жизни и на сцене… Мы начали работать. Репетировали. Снимали. Переснимали, опять репетировали. Оба старались изо всех сил. А когда оказалась отснятой чуть не половина фильма, я пришел в отчаяние. У меня не было сил сказать, что на экране Анджей никуда не годится. Он понял это сам… — Шарон заметил, как судорожно сжимаются на коленях руки Барбары, и осторожно, успокаивая, чуть их погладил. — В служебном зале мы вдвоем смотрели материал — готовые, уже смонтированные эпизоды фильма. Как же нелепо выглядел в них Анджей! Скованный, деревянный, никакой естественности! Он был насквозь пропитан театральностью — в движениях, подчеркнутостью жестов, форсированностью интонаций. И то, что органично для сцены, перло с экрана фальшью. Он безжалостно выявил тот набор театральных актерских приемов, которые давно стали для Анджея привычными и превратились в штампы… Мне стал очевиден собственный провал — как режиссер я не сумел добиться от актера того, как надо сыграть роль. Анджей Молик расценил это по-своему. Сначала долго молчал, потом тихо заговорил.

«Прости, я провалился сам и погубил фильм. Ужасно! Впервые в жизни я увидел себя со стороны и понял: Анджей Молик кончился», — сказал он. Я возразил: «Подожди», но Анджей не слушал и сам вынес безжалостный приговор себе: «Уходить надо вовремя — кино не для меня… Возможно, и театр тоже. Где, когда я растерял отпущенный Богом талант — не знаю…»

Мы долго говорили. Я советовал Молику вернуться на сцену, где он по-прежнему король, однако Анджей уже сомневался и в этом. Он попросил меня об одном: сделать так, чтобы его позор не стал достоянием прессы. Я обещал. Мой продюсер чуть не убил меня, когда узнал о моем решении вообще прекратить съемки фильма! Вот тогда-то и появилось на свет официальное заявление, сформулированное так: «Продюссерская фирма совместно с режиссером-постановщиком считает нецелесообразным продолжать работу над картиной»… И никаких подробностей, никаких упреков в адрес Молика! Я принял удар на себя. Искать ему замену и снимать фильм заново было невозможно — слишком много средств потрачено… Из Голливуда мы с Анджеем улетали почти одновременно. Я домой в Нью-Йорк, он в Париж. Остальное ты знаешь…

Потрясенная Барбара долго молчала.

— А ты говорил Анджею, что отказ от актерской карьеры еще не означает конец света?

— Много раз, — печально улыбнулся Айк, — но он пропускал мои слова мимо ушей. Молик серьезно относился как к своей профессии, так и к себе самому, даже чересчур. Он оказался личностью по-настоящему глубокой, поэтому и впал в депрессию. С пустыми людьми такое не происходит. Я надеялся, время его излечит, но…